ДВА БИЛЕТА НА КРАЙ СВЕТА
С самого детства Василий Коротков мечтал побывать на море. И однажды... мечта его сбылась. Море тогда было тёплым, нежным, волнующим, беззаботным и очень чистым, хотя и называлось Чёрным…
Было это тридцать лет назад.
Отслужив срочную службу и вернувшись в родной город, Василий долго не мог найти себе место. Погуляв с месяц, он не торопился устраиваться на работу, – встречался с пацанами из техникума, ходил в кино на все фильмы подряд, часами сидел в автопарке отца, разглядывая тяжелые грузовые автомобили, а по вечерам пропадал в каких-то мутных кампаниях, и родители боялись за единственного сына – лихие времена, казалось, уже кончились, но на кухнях тихим шёпотом то и дело поговаривали о возвращении «жёсткого курса» и с некоторой болью вспоминали нелёгкое послевоенное время.
Чтобы отвлечь молодого парня от заманчивых увлечений, родители вытащили единственную заначку, спрятанную в шкафу, и вручили Василию с твердым пожеланием: ему обязательно нужно отдохнуть на море! На теплом южном море, где он мог бы набраться сил и подлечить расстроенный северной службой организм.
Так осуществилась первая и единственная мечта Василия. Раз – и на море.
Море – он слышал его только в большой ракушке, что лежала в серванте, и видел лишь на фотообоях. Это была даже не мечта, это была молния, ударившая туда, где эти мечты, как правило, долго созревают.
Через несколько дней в белых парусиновых штанах, легком светлом пиджачке и с мягким кожаным чемоданом фабрики «Буревестник» Василий сошел с поезда и направился в санаторий.
Начинались лучшие дни его жизни.
На второй день отпуска он отправился к морю, но встретил… Катю. Катя, приехав из Ленинграда, тоже шла первый раз в жизни смотреть на море; им было о чём поговорить. Каждый представлял море по-разному, каждый ожидал увидеть что-то своё. Но море обмануло их... Оно было не просто красивым, волнующим и чистым, оно словно поглотило, закрутило обоих в водовороте страстной любви и нежности, пролилось водопадом в их сознание, вытеснив оттуда по капле всё горькое, обидное, будничное и изрядно надоевшее.
Они допоздна сидели на скамейках набережных, смеялись, пили лимонад и крутили в руках два мятых купейных билета, которые сложились, словно диковинный пазл. Там же, под шум волн, одной рукой обнимая Катю, Василий напевал эту странную мелодию из неизвестной песни «Два билета на край света», делая акцент на слове «два».
Четыре недели курортного счастья пролетели, как ни странно, очень быстро – всего за месяц. Кате нужно было возвращаться домой, Василию – определяться с профессией в родном городе. Устроить семейную жизнь сразу как-то не получалось, решили писать друг другу письма, посылать телеграммы и ждать возможности встретиться в Москве.
Тем решительным утром Василий двинулся на вокзал провожать невесту. Он обнимал её, стоя на платформе рядом с грязно-зеленым вагоном, а она мечтала вслух о том, как сложится их жизнь, как они будут приезжать сюда опять, непременно каждый год, чтобы море вновь и вновь соединяло их. Она долго-долго, сминая билет в руках, что-то говорила о будущем, о прекрасном будущем, которое их ждет.
Затем поезд громко свистнул, тронулся, и Катя увезла мечты с собой.
Василий долго ходил по платформе, считал одинокие серые урны, которые стояли у каждого столба, и пытался представить то самое прекрасное будущее. В конце платформы он остановился у стенда, где висели объявления о приеме на работу. Мысль о том, что здесь, на курорте, тоже можно жить и работать, осенила его – он решил пока не возвращаться домой, а остаться здесь, на курорте, где можно целиком отдаться этой набегающей, расслабляющей и беспечной морской волне.
Нет, не то чтобы он так любил море. Просто на море можно было жить, наслаждаясь каждой минутой, а там, в родном городе, нужно было бы гнуть спину у станка и развлекаться по вечерам дешевым вином. А ещё он думал, что остаётся тут, чтобы не изменить тем мечтам, о которых рассказывала ему Катя.
Василий оторвал объявление и на следующий день пришёл устраиваться на работу. Ему предложили должность водителя спецмашины. Временно. Машины и разные механизмы всегда привлекали Василия, и он согласился. Только на следующий день он узнал, что машина эта называется «мусороуборочной».
Через год пришло письмо от Кати с новостями о том, что она удачно вышла замуж за пилота международных рейсов. А ещё через два года Вася женился на Зине, работнице столовой при санатории, и другую работу так и не нашёл. Да он, собственно, уже и не искал.
С тех пор прошло почти тридцать лет. Василий вспоминал то время почти каждый день, когда после сытного обеда в столовой садился на скамейку рядом с гаражом и не спеша закуривал сигарету. Он курил, а клубы дыма стояли над ним, как влажный, промозглый туман ранним осенним утром. Дым медленно таял, как таяли ожидания и надежды на наслаждения и волнующую морскую волну, набегающую… В общем, таял и таял.
Василий вздыхал, его молчаливый мусороуборочный ЗИЛ мрачно смотрел на него огромными стеклянными фарами, словно не понимая, почему этот взрослый, сильный мужчина с крупными руками и задумчивыми глазами так глубоко вздыхает. Ведь у него было всё: работа, униформа, горячий обед по расписанию, семья, квартира и даже веселый напарник Жора, который работал вместе с ним, чередуя недели.
Василий продолжал вспоминать, с каким огромным трудом он нашел себе угол с кроватью в доме рядом с санаторием, как работал в две смены, чтобы заработать деньги для оплаты телеграмм в Ленинград. Он вспоминал, как познакомился с Жорой, будущим напарником, а тот, в свою очередь, познакомил его со своей сестрой Зиной, поваром в санаторной столовой.
Вспоминал он, как она, эта сильная, крупная и добрая женщина, спасала двух голодных мужиков от потенциального гастрита теплыми бульонами и горячими котлетами. Её забота о Василии всегда носила какой-то особый гастрономический оттенок – в его квартире холодильник был постоянно забит какой-то едой, аккуратно разложенной по судочкам и перевязанной зеленой резинкой. Зина, в свою очередь, часто напоминала ему о своём вкладе в семейный бюджет и особенно в те дни, когда он позволял себе «лишнего» после работы. Но уже утром она прощала его и кормила теплой кашей с блинами, и пока он ел, смотрела на него с каким-то состраданием.
Выезжая в рейс каждое утро, Василий громко ругался на отдыхающих: они всё время норовили бросить мусор мимо бака, кидали его, даже не целясь и не пытаясь попасть. Василий материл их последними словами, но из закрытой кабины его никто не слышал. Работа его начиналась очень рано: город в предрассветном сумраке ещё мирно спал, когда он останавливался около первого из двадцати контейнеров, разворачивал машину боком к баку, выходил, громко хлопая дверью, и надевал глубоко промасленную, грязно-зёленого цвета робу с надписью «Чистый город» на спине. Затем хваткой сильного многоборца в грубых перчатках он поворачивал мусорный контейнер, надевал захваты крана и, нажимая на рычаги, мощно и легко управлялся со своей работой: бак взлетал над машиной и опрокидывался.
К работе своей Василий относился ответственно: он считал, что никто, кроме него, не способен вот так, быстро и ловко, разгружать мусорные контейнеры, очищая родной город. Каждый раз, когда контейнер переворачивался в воздухе, Василий представлял себя в роли циркового атлета, легко жонглирующего огромными гирями, – многокилограммовый бак взлетал по мановению его сильных рук.
В этот момент он любил свою работу.
Но уже через минуту, садясь в кабину и морщась от въедливого неприятного запаха, исходившего от его одежды, он ненавидел этот мусор, эту машину, этот город. Когда первые лучи солнца трогали мокрый от ночного дождя асфальт, а первые жители города, проснувшись, спешили на работу, настроение его ещё больше портилось: он видел сытые и довольные лица отдыхающих, увешанных надувными кругами и полотенцами.
Отдыхающие, как правило, не замечали ни его огромного, грязно-оранжевого автомобиля, ни самого Василия, ни того мусора, который они вокруг себя так быстро распространяли. Лишь изредка можно было увидеть его резкий взгляд, который, как испепеляющий лазерный луч, скользил мимо баранки автомобиля через стекло и впивался в бумажный стаканчик с мороженым, которое так сладко доедал какой-нибудь толстый гражданин в ярких курортных трусах и выцветшей майке. Этот взгляд словно пронзал и бумажный стаканчик, и этого толстого гражданина насквозь. Василию почему-то казалось, что эти «курортные трусы» словно насмехаются над ним, над его работой и над этим уставшим от приезжих курортников городом.
Дома Василий не находил себе места; в тесной «двушке» одна комната была выделена для гостиной, в которой Зинины подруги часто засиживались до поздней ночи, а вторая комната была разделена перегородкой: в одной половине стояла большая кровать, а в другой части помещался огромный шкаф, сундуки, коробки и чемоданы. Зина говорила, что хранит там в основном всё то, что пригодится Толику, их взрослому сыну для самостоятельной жизни, когда тот вернется из армии. Толик служил где-то на Севере, писал домой нечасто, а про отца в письмах почти не вспоминал.
Отношения с сыном у Василия было сложные. Ещё в детстве Толик стеснялся того, что его отец работает на мусороуборочной машине, ведь у его друзей папы работали капитанами дальнего плавания, милиционерами и спасателями. Как ни убеждал Толика отец, что любые работы хороши, сын, видимо, не сильно этому верил. Василий любил сына и был готов помогать ему во всём, однако Толик вырос очень самостоятельным: из школы самостоятельно шёл к матери в столовую, сам накладывал себе три порции котлет с макаронами, сам учил уроки у матери на кухне и сам закончил школу с удовлетворительными оценками. Он мечтал поступить в мореходку, но с первого раза поступить не смог и ушел служить в армию.
Длинными домашними вечерами Василий не мог найти себе места: книг он не читал, а телевизор его быстро утомлял. Поэтому, приходя домой, он ужинал и отправлялся на балкон, где, перебирая старые рыболовные снасти, сидел до самого вечера, пока подруги Зины не уйдут, и за ними не захлопнется дверь.
В другой день, поужинав, он отправлялся к своему напарнику Жоре, который, помимо основной работы в коммунальной отрасли, успел завести небольшой, но «стабильный бизнес». Как-то в один год он сумел не пропить все премии, выданные на работе, купить три туалетные кабинки, нанять двух пенсионерок и договориться через знакомых о размещении кабинок в хорошем, бойком месте на центральном бульваре. Это приносило Жоре небольшой, но постоянный дополнительный доход, и его главной мечтой было расширение бизнеса до десяти кабинок или строительство стационарных «санпомещений» из легких металлоконструкций.
Он называл свои кабинки «санитарными помещениями» и никому не позволял смеяться над ними и называть их «туалетами». Он постоянно говорил о своём бизнесе, читал какие-то книги по предпринимательству, жаловался на клиентов, уборщиц, руководство города и всегда сам лично ездил на бульвар «снимать кассу». Часто Василий по вечерам сидел вместе с Жорой около его «помещений» и слушал его бесконечные байки. Василий сидел молча, перебирая семечки и аккуратно сплевывал их в скрученный из бумаги кулёк. Он думал о чём-то своем, но о чём, сам понять не мог.
Куда он мог еще пойти? Других интересных мест в этом городе, который за тридцать лет ему порядком надоел, он не знал. Когда-то он хотел обойти весь город пешком, от дальних пляжей до морского порта, мечтал изучить каждую улицу и каждый дом, но … но мечты так и оставались мечтами. Пару раз он прошёлся по городу просто так, без цели, и оба раза непостижимым образом ноги его приводили к вокзалу, откуда он когда-то провожал любимую Катю. С тех пор по городу он просто так не гулял – лишь ездил ежедневно по одному и тому же маршруту на своей машине, собирал мусор из контейнеров, которые были отмечены номерами в его путевом листе, и возвращался обратно в гараж.
Отпусков Василий практически никогда не брал – он боялся их. Ехать ему было некуда, ведь вся страна в отпусках стремилась к морю, а он жил на море и даже умудрялся ни разу за сезон не искупаться в нём. Море уже не волновало его, не проливалось водопадом в сознание, не крутило в волне страстной любви и нежности, оно превратилось в большое пятно на географической карте и будничное место проживания. Всю свою жизнь теперь Василий представлял словно «вывернутой наизнанку»: другие приезжают на курорт отдохнуть и расслабиться, а он, живя тут, каждый день надрывается, двигая тяжёлые мусорные баки.
Как-то раз после обеда, распарившись от пирожков и горячих котлет, завернутых Зиной, друзья сидели на стульчиках в тени и зевали. Тянуло спать, но Жора не переставал сотрясать воздух своими проектами и планами. Он то и дело вскакивал, проверял, кинули ли граждане монетку в стаканчик на входе, и довольный возвращался обратно.
– Суббота сегодня, хороший день, – почти не открывая глаз бубнил Василий.
– Да, сегодня народу много, хорошо. Вон как бочка с квасом здорово торгует.
Жора показывал на противоположную сторону улицы.
– Попили и ко мне… – довольно восклицал он. – Может, мне тоже какую-то торговлю организовать? Салфетки одноразовые, гигиенические… может, воду в бутылках, или лимонад. А?
– Хорош тебе думать… Отдыхай… – протянул Василий. Он сидел, устало уронив голову на грудь.
День клонился к вечеру, народ на улицах города прибавлялся – отдыхающие словно высыпали на центральные улицы и площади города и двигались, как колонны демонстрантов. Возглавляли колонны прохожих яркие детишки с цветными шарами, за ними шли довольные мамаши, а замыкали шествие усталые и недовольные папаши, которые украдкой пытались что-то рассмотреть за прозрачными стеклами кафе и ресторанов. Там, за стеклами, притягательно блестели скатерти, посуда и лица красивых блондинок в белых платьях.
...Жара уже спадала, чувствовался приближающийся тёплый скучный вечер с однообразной музыкой на набережной. К «санитарному предприятию» подошёл мужчина с ребёнком, мальчиком лет двенадцати. «Отдыхающий» был явно навеселе, обмахивался газетой и постоянно смеялся и шутил, разговаривая с сыном. Подойдя к бабе Шуре, сидящей у входа в туалет за столиком, мужчина достал из кармана две смятые десятки и бросил их в стоящую для оплаты кружку.
– Два билета… на край света… – весело пропел он, открывая дверь кабинки. Баба Шура заботливо достала из кружки две смятые десятки, разгладила их на коленках и аккуратно положила обратно.
– Веселятся всё. Весело им… – бормотала она, двигая кружку на место.
Выходя из помещения и поправляя на ходу брюки, мужчина посмотрел по сторонам и обратил внимание на сидящих тут же, невдалеке, Васю и Жору. Те внимательно смотрели на мужчину, словно ждали продолжения песни про билеты. Мужчина весело посмотрел на них и, причмокнув губами, произнес:
– А хорошо... И уезжать не хочется! Представляете, мужики, – обратился он к Васе и Жоре, – ещё домой не уехал, а уже обратно сюда, на море хочется! Каждый год приезжаю, думаю, ну вот, надоест! А нет! Наоборот! Почти двадцать лет сюда приезжаем и двадцать лет я… целый год… живу ожиданием этих дней… этого моря… этого воздуха.
Он вздохнул, оглядевшись на туалетные помещения и засмеялся:
– Пойдем, Вася, домой надо возвращаться, – обратился он к сыну.
Тот, хлопнув дверью, так же, как и отец, застегивая на ходу штаны и весело подпрыгивая, засеменил за папой. Через минуту отец и сын скрылись в вечерней толпе шариков, возгласов и улыбок.
Василий передёрнулся, услышав своё имя. Только через минуту до него дошел смысл сказанного. Он ещё долго сидел, смотря вслед весёлому отцу с сыном. Хорошее субботнее настроение куда-то пропало.
Сначала он, по привычке, глубоко вздыхал, затем встал, прошелся вдоль бульвара, обошел надоевшие «санитарные помещения», вернулся к Жоре и как-то заволновался.
– Чо ты? – оглядел своего друга Георгий.
– Да так. Чего-то нехорошо. Чего-то так… – Василий потёр грудь и таким взглядом посмотрел на Жору, что тот моментально всё понял.
– Дак… это я сейчас, сбегаю. Ты только скажи, – мигом сообразил Жора.
Через двадцать минут друзья, сидя на раскладных стульчиках на набережной и глядя на морской закат, уже наливали в пластиковые стаканчики крепкий напиток. Жора по-прежнему болтал о своих планах расширения туалетной сети, перечислял вслух новые адреса в городе, где бы он поставил свои кабинки….
У Василия было тяжело на душе. Он смотрел на тёплые краски желто-оранжево-рубинового заката, на облака, которые неторопливо плыли в сторону моря, и напряженно молчал.
Жора, допив стакан, встал, подошёл к другу и молча обнял его.
– Чо ты, Вась?
Василий лишь тихо вздыхал и утирал рукавом выступившие слезы.
– Да чо, Жор. Вон все мечтают о море, приезжают сюда и наслаждаются своими мечтами. Ты… вон… хоть о чём-то мечтаешь. О туалетах своих… А мне о чём мечтать? Я всё детство и юность мечтал о море, о том, что приеду на курорт. Потом мечтал о том, чтобы удержаться здесь, жить и наслаждаться этим… морем, этим воздухом, этим солнцем. Ждал, когда начнется это… наслаждение. А его всё нет! Уже жизнь прошла, а его всё нет! Все мечтают о море, приезжают сюда, отдыхают... – он сделал длинную паузу. – А я дерьмо за ними вожу… О чём мне мечтать теперь, Жор? О чём?
Жора лишь причмокивал, откусывая большой кусок копченой колбасы, пожимал плечами и с набитым ртом показывал рукой куда-то в сторону моря.
Свидетельство о публикации №214112700114 © Максим Федосов. 2014 год.
