ПОСЛЕДНИЙ ЧИТАТЕЛЬ
«Остановка – Цветной бульвар, следующая…»
Зинчук с трудом разлепил глаза, поднялся с места и медленно выплыл из вагона метро – казалось, прямо на улицу, и тут же влился в толпу, которая тягучим липким вареньем текла в сторону цирка. Утро девятого января было солнечным, снежным и морозным, но ни одно лицо в этой толпе не выражало радости и счастья, скорее, наоборот: длинные январские праздничные дни закончились и пришла пора работать.
Эта медленная и бессмысленная толпа состояла из подобных Вадиму людей, каждому хотелось в этот день только одного – медленно и сонно, прижавшись друг к другу, двигаться куда-то желательно так долго, чтобы потом, в конце дня, повернуть обратно. Откуда-то изнутри эту массу разрывал нудный репродуктор, похожий на квакающую кастрюлю. Голос щелкал, хрипел, словно стрелял словами:
– Читайте книгу лауреата премии Евгения Солнцева «В сумраке»! Страшная тайна опутала… всех обитателей города… Читайте Солнцева, лауреата премии «Самый темный писатель года»!
Голос снова защелкал и затих.
Закинув матюгальник за спину, долговязый мужчина в клетчатом пальто неожиданно развернулся, поправил замызганную рекламную вывеску, что болталась на его тонких угловатых плечах, хлюпнул носом и двинулся прямо на Вадима, словно не замечая его. Одет долговязый был совсем не по сезону, а, скорее всего, в то, что единственно составляло скудный гардероб в его еще более скудной жизни. Нечёсаные, местами седые виски выдавали возраст, а кашель и не проходящий насморк, скорее, выдавали профессию «уличного зазывалы».
Вадим замедлил ход, смерил глазами долговязого, затем смерил его рекламную вывеску, и его глаза неожиданно «споткнулись» о серый шрифт на темном фоне. Надпись была расположена так, что прочитать ее было практически невозможно, тем более издали.
– Да, с такой вывеской никто не купит… – негромко буркнул он так, чтобы долговязый услышал. – Обложку книги нужно показывать крупно, а не фамилию автора!
– Где? – долговязый вытянул шею и посмотрел вниз, на вывеску, которая болталась на его плечах.
– Вот тут. Смотрите – шрифт серый, на темном фоне ничего не читается, а обложка книги – самое главное.
– Много ты понимаешь, умник!
– Да мне-то что, ваши проблемы…
– Подожди, а ты, это… умеешь что ли афиши делать такие? Пошли! – долговязый взял Вадима за руку и потянул в сторону.
– Куда? – Зинчук несмело попытался сопротивляться.
– Пошли, пошли!
Они свернули с тротуара куда-то вглубь переулка, и только здесь долговязый повернулся лицом к Вадиму и негромко произнес:
– Ты кто?
– Вадим.
– Не, в смысле, кем работаешь?
– Дизайнером.
– Вот таких, как ты, я как раз и ищу! Во! Я этих идиотов от издательства уже давно бы выгнал… какие они делают вывески, такие у них и продажи, никакой голос не поможет, – он отвернулся и захрипел чуть ниже. – Да и голоса уже не осталось… Ты это… учился серьезно этому?
– Конечно, институт культуры.
– Э-э-э… культура, это не про то. Культура – это та-а-ам! – он показал рукой куда-то в сторону Кремля. – Тут нужно учиться у мастеров, как в старину…
– Ну, преподаватель…
– Подожди. Я тебе вот телефончик чиркну. Мне нужно будет сделать афишку… Подожди…
Долговязый долго возился с шарфом, пытаясь залезть в собственные карманы пальто. Наконец он достал ручку, подышал на нее и нацарапал на бумажке какие-то цифры.
– На, позвони завтра. Нужна будет афиша. А хотя… подожди. Я тебе книги сначала покажу. Пойдем!
Вадим глянул на часы: до начала работы оставалось еще минут пятнадцать, а довольно загадочный долговязый зазывала обещал, как минимум, пятнадцать минут веселого трэша.
– Чо, а пойдем! – махнул рукой Вадим.
Шли минут пять. Долговязый петлял в переулках, словно глубоководная рыба в рифах, запутывая путь обратно, но Вадим уверенно держался в маршрутах. Наконец хлопнула дверь подъезда, и они очутились в темном подвале какого-то старого дома.
– Заходи!
Дверь открылась, и показался длинный коридор.
– Это… куда вы меня привели?
– Да не ссы! Сейчас увидишь! Это склад нашего издательства. Там, конечно, есть ещё кое-что…
Долговязый включил лампочку. Помещение было большое и полутемное, огромные полки резали пространства вертикально и поперек, и на каждой полке лежали коробки, пачки книг, отдельные тома и еще выше, на самых верхних, какая-то россыпь книг – это был книжный склад.
– Чума… Это сколько? И все нужно продать? – усмехнулся Вадим.
– Да, это все... непроданные распродажи. Или распродажные непродажи. Это мой облачный сервис, так сказать. Когда вот такие уроды, – он снова ткнул в свою рекламную вывеску, – делают рекламу, другие – обложку, третьи пишут всякую… хрень, простите, получается вот это! Сотни тысяч гибнущих книг, тонны бумаги, миллионы деревьев, а!
Он обиженно махнул рукой и стал снимать свою вывеску, выворачивая неестественно голову.
– Садись!
В углу подвала на небольшой тумбочке проявился из тени небольшой термосок. Вадим стал отказываться, но долговязый успокоил:
– Это чай! А ты думал, я тебя коньяком, что ли, буду угощать? Герой-дизайнер! Давай! – он достал откуда-то два пластмассовых стаканчика. – Между прочим, зовут меня Вениамин Игнатьевич Крамской. И это не псевдоним, как называют себя многие горе-писатели! Прячутся от людей за чужими фамилиями, понимаешь!
– Так вы писатель?
Долговязый Вениамин Игнатьевич поперхнулся.
– Какой писатель? Ты что? Разве я похож на писателя?
– Очень даже похожи... Похож… Они все такие странные…
– Нет, я не писатель! Я – читатель! – Вениамин Игнатьевич поднял голову и выпрямился на стуле, как будто гордился этим. – Запомни, ты сегодня пил чай в подвале издательства «ЖКТ» с самим Крамским!
– А «ЖКТ» – это издательство?
– Ну, не желудочно-кишечный тракт, это понятно. И не путай с ЖКХ! Наши лучшие книги – детективы, вот Палыча, например, возьми…. Это Иван Палыч Девочкин – лучший автор детективов на сегодня. Читал?
Вадим покрутил головой.
– Ну, а Анисову хоть читал? «Убийца в грязном халате»? Нет? А этого… вот этого – Перцова? Хотя, чего я спрашиваю, видно же, что ты не читающий совсем. Знаешь что? Я тебе так скажу… я сам эту хрень не читаю, просто приходится просматривать по диагонали, чтобы хоть о чем-то рассказывать. Я вообще ЭТО не читаю… Я…
Вениамин помолчал, отпил из маленькой термосной чашки и продолжил:
– Знаешь Фумико Хаяси?
– Нет.
– А Савако Ариёси?
– Нет.
– Ну, подожди, хоть Кобо Абэ читал?
– «Человек-ящик», что ли?
– Ну да…
– Читал. Давно, правда.
– М-м-м, Вадик?! А ты… это… молоток! Я не ожидал. Ну, тогда продолжим… – он помолчал, словно вспоминая. – Ну, тогда ты… должен был наверняка прочитать и Галича, Оруэлла, Джойса, Кафку, Хармса, Агутагаву. Кстати, как тебе Хармс?
– Ничего. Жестковат местами.
Вениамин Игнатьевич слегка вздрогнул и вытянул голову.
– А скажи: вот ведь круто сейчас, в эпоху расцвета тотального когнитивного диссонанса читать вот такую чушь, ведь скажи?
– Не знаю.
Долговязый Вениамин хитро заулыбался, медленно почесал бороду:
– Я думаю, сейчас по-другому уже нельзя. Времена не те.
– Это почему?
– А уже все написано, сказано. А!.. – он махнул рукой куда-то опять в сторону. – Эпоха анти-литературы, попирание устоев, переворот сознания, на арену выходит чушь, бред. Постмодернизм фиговый, одним словом… Что в литературе, что в музыке… Три ноты ляпнут, и – полные залы, афиши, «Ла скала», зал Чайковского…
Он промычал еще что-то несвязное, одновременно со словами полез рукой в рот, будто что-то выковыривал из зубов. Было ощущение, что именно так он медленно и нервно выковыривал из себя свои замысловатые ответы.
Наконец он встал, зашлепал к ближайшей полке, заваленной книгами.
– Вот, полюбуйся! Тут у нас всё! Лучшая и ещё местами живая литература!
Вениамин вдруг округлил глаза, выставив грудь вперед.
– Вот она, – он тыкал рукой в полки, – вот тут у нас «великие тайны» по триста рублей, а это – литературные памятники по четыреста пятьдесят. А это – мемуары, рефлексия уставших писателей по «триста пятьдесят». Это вот – приключения, мать их, никто не берет уже. А вот – Рогов, вкусовщина, скажу тебе, пошлейшая. До беллетристики – как до Луны. А тоже мне, лауреат премий. Тут мистика, тут эзотерика с православием, это еще ничего…. А тут, с краю, поэзия. Ну, известные поэты… э…э, вот этот из школьной программы, эта… а кто её помнит? Поэзия вообще не идет. Не рифмуется она с нашей экономической моделью развития.
– Как это? – Вадим отхлебнул из стакана.
– А так! У нас модель какая – добудь деньги любой ценой, купи-продай! А на доходы получи удовольствие. Так все и живут! Так нас учат… Теперь… Э…э… Теперь информация потребляется. Заметь, какое точное значение спрятано в этом слове. По-тре-бля-ется… – растягивая слова, протянул Вениамин. – А раньше просто читали, отправлялись вместе с автором в путешествие… по страницам книг… помнишь? А!..
Он махнул рукой.
– Где тебе помнить? А поэзия… Поэзию читали на стадионах, по-о-олных стадионах, можешь себе представить? Книга… книга была вдохновением для жизни, а теперь стала просто средством передачи информации или средством для получения удовольствия. Пару остановок скоротать…
Он снова замолчал, словно вспоминая что-то, затем продолжил:
– А ведь я… я до сих пор с карандашиком читаю! Выделяю местами, записываю в дневник. Раньше такие продавали даже… «Дневник читателя» назывался. Ну, а сейчас… Сейчас – гаджеты… Гаджеты захватили всё! Ведь в туалет с ними ходят! Посмотри, как в метро едут – все уткнулись рылами в свои устройства! Эх… а ты говоришь, культура! Русская культура – это то, что осталось далеко позади. А сейчас «культура» – это кисель, который выливается из телеящика. Ты, кстати, телевизор-то не смотришь?
– Нет.
– И правильно!
Вениамин Игнатьевич открыл сумку, достал завернутый в фольгу кулек, медленно развернул и извлек два мятых бутерброда с сыром.
– Ешь. Это настоящий сыр. Домашний.
– Да спасибо, я только позавтракал дома.
– Ешь, ешь, до обеда еще далеко. Кстати, а знаешь, нашего брата – уличного зазывалу – между собой называют «бутербродом». Мы же ходим с вывесками на груди и на спине, – и он залился хриплым смехом вперемежку с кашлем. – Представляешь, я – Бутерброд! Прямо как у Абэ!
Насмеявшись своим огромным щетинистым ртом и немного отдышавшись, он замолчал. Но остановить его было уже невозможно.
– Телевизор – вообще помои. Все вываливают туда – и беды свои, и горести, и радости, и потом вместе сидят и разбирают, кто кого… как и зачем. Тьфу! – Вениамин отпил из стаканчика, пригладил свою нечесаную бороду и продолжил. – Ведь до чего дошли, посмотри: «Вторая книга – бесплатно». Представь себе, они ее продают, как ненужную вещь, как бонус. Скоро килограммами будут книги продавать, на вес! Помнишь, как у Оруэлла, книга это… где-то между повидлом и шнурками для ботинок!
Он встал, стряхнул с себя крошки, и несколько минут бродил вдоль полок, скрестив руки на груди. В этот момент среди этих книжных «гор» он казался Вадиму директором департамента культуры небольшого города. Никак не меньше.
– Ведь никто больше не рыдает над книгами! – всплеснул он руками. – А знаешь, почему?
И сам себе как будто рычал в ответ.
– Р-р-р-развелось нынче писателей, все стали писать, мать их! Пора читателя вносить в Красную книгу! Нет больше читателя! – он кричал в густую темноту длинного книжного подвала. – Я – последний читатель!!! Кстати, тут один покупатель... пару дней назад купил у меня сборник «Сто смертных грехов» и расплатился карточкой «Совесть», представляешь?
– Представляю… – Вадим приподнял бутерброд с сыром и закивал головой. – Густо, густо…
– Что «густо»? Да я масла совсем чуток намазал, – закивал Вениамин Игнатьевич, словно оправдываясь за свои бутерброды.
– Я говорю: краски густо кладете. Сгущаете краски… Картина мира совсем не такая, как вы, уважаемый Ви… Ве… рисуете, – Вадим говорил медленно, наверное, потому что было девятое января, и весь этот пустой, бессмысленный рабочий день был впереди. – Начнем с того, что картина мира – это картинка, которую каждый рисует в своей голове. И чтобы картинка мира была более-менее похожа в головах, людям эту картинку дают в виде изображения. Можно не смотреть телевизор, но сегодня куда больше видеоконтента заходит через тот же «ютуб» и прочие видеохостинги. Картинка мира довольно четкая, хотя я с ней лично не согласен.
Вениамин Игнатьевич сидел, полуоткрыв рот, и слушал. Со стороны было непонятно, согласен он с Вадимом или категорически не согласен.
– Так вот, уважаемый…Вени… амин. Вопрос только в том, что и «слово», и «картинка» – всего лишь часть мировосприятия. У каждого из нас свой язык, который ему ближе. Новое поколение читать практически разучилось, потому что… – он посмотрел вниз, словно подыскивая слова, – потому что многобукав! Поэтому все довольно четко: есть картинка, есть контент. Нет картинки – нет контента. От-так!
– А я посмотрю, ты довольно продвинутый… этот… дизайнер. Рисуешь, значит, эти картинки мира?
– Ну почему же картинки мира? Так, упаковку для печенья, для памперсов и прочей, как вы сказали, фигни. Работаем, – Вадик доел бутерброд, отряхнул руки и допил чай из стаканчика. – Ну что, афишу будем рисовать? А то мне на работу пора…
– Будем, будем. Только я… Не согласен я с тобой, молодой человек. Картинка мира должна быть у каждого своя, и нарисовать эту картинку каждый должен сам. Силой своего воображения. Иначе…
– Да ладно, своего! У некоторых не то что воображения, и двух извилин нету, чтобы что-то сложить в голове. Таким только картинку и надо, чтобы не мучиться извечно русскими вопросами типа «Что делать?» и «Кто виноват?»
– О! Разве это вопросы? Я уже давно дал на них ответы!
– Не может быть? – съязвил Вадим. – И?
– Все очень просто! «Ничего» и «никто»!
– Во! Красава! Прямо в точку! Так и напишите в своей книге!
Вениамин Игнатьевич откинулся на стуле и как-то сник. Его библиофильский и книготорговый запал куда-то быстро улетучивался, он понимал, что между ним и Вадимом пролегает огромная пустыня непонимания, и преодолеть этот длинный путь он будет не в силах. Он скорее предпочтет остаться в своем немытом оазисе, чем отправиться в дальний путь за неведомой истиной. Вадим эту перемену в настроении Крамского заметил и, как мог, пытался его успокоить:
– Вы ведь умный человек, вам зачем все это?
– Что – это?
– Ну вот эти книги, этот «бутерброд», эти продажи?
– А как-то зарабатывать на жизнь я должен? Или ты предпочел бы жить на одну нищенскую пенсию?
– Нет, конечно. Лучше на нищенскую пенсию и нищенскую зарплату вместе. Все-таки ноль целых, две десятых…
– А я не о том печалюсь. Все-таки ты, Вадик, не прав. Картинка мира – это всего лишь чья-то картинка, переданная другим в виде изображения. А я бы описал словами эту картинку так, чтобы каждый увидел в ней свое! Понимаешь, свое!
– Мы с вами говорим на разных языках и никогда не придем к истине. Она так же далека от нас, как скульптуры на станции метро «Проспект революции» от вкуса этого дешевого чая!
– Ну почему? Если в исследовании есть противоречие, нужно просто увеличить охват аудитории исследования! Давай спросим, вот прямо выйдем на улицу и спросим первого встречного, какую сторону он примет – мою или твою?
– Ха! Да не вопрос! Только, боюсь, вам, книжным червякам, придется осознать, что вы засиделись в своих книготорговых подвалах, в то время как ютуб завоевывает миллиарды пустых голов!
– А давай! Только я еще пару пачек заберу! – Вениамин Игнатьевич, быстро поднявшись, нацепил свой бутербродный щит, застегнул видавшую виды сумку и был готов выскочить из подвала с двумя связками книг, пока Вадим еще не спеша застегивал куртку. – Пошли!
Полутемный подвал остался позади, Вениамин долго возился с замком в двери, когда на лестнице подъезда (он оказался вполне жилым) послышались шаги. Причем это были не шаги в обычном понимании, казалось, что так шумит в апреле шумная капель с крыши: кто-то быстро-быстро перебирал легкими ботиночками, словно тонкими туфельками, спускаясь вниз.
– Тс! – шепнул Вадиму Крамской. – Не спугни. Видать, дама!
– Ёоу! Тем более, явно молодая, так лететь-то. Легкая походка, красивый взгляд, яркая внешность… – закрыв глаза, представлял себе Вадим то небесное создание, которое спускалось к ним с верхних этажей. «Небесное создание» оказалось совсем юной девушкой со скрипичным футляром в руках. Поначалу её немного напрягли двое странных (один – явно немолодой) мужчин в углу подъезда. Один (тот, который явно немолодой) держал в руках две связки книг, а второй (который моложе) широко улыбался, ожидая явный перевес в интеллектуальном споре об истине.
Девушка со скрипкой звалась Наташей и торопилась в консерваторию на занятия. Вся эта ситуация в подъезде была ей немного неприятна, но успокаивало её то, что дверь в подъезд была настежь открыта, а за дверью в машине её ждал отец.
– Уважаемая леди! Спешу вас уверить, что мы хотим задать лишь только один вопрос. Всего лишь вопрос. Мы уже два часа обсуждаем и не можем прийти к определенному мнению. Если позволите, я кратко изложу…
С первых слов о сути спора Наташа поняла, что это не простой вопрос, сколько определенный, осознанный ею выбор, можно так сказать, выбор судьбы. И, дослушав до конца, она взяла паузу, насколько могла длинную. Секунд на пять.
– Я не знаю, о чем вы два часа спорили, но вы оба не правы!
– Вау, леди делает успехи! Ну, а вам как кажется?
– Миром управляет только музыка. И лишь только музыка способна передать все человеческие чувства, которые...
– Все, пошли…Вадик! Тут нас не поняли, – Вениамин Игнатьевич переложил связку книг в другую руку и поморщился.
Вадим послушно последовал за ним, украдкой оглядываясь на застывшую на лестнице Наташу с открытым ртом. Дверь подъезда манила светлым пятном, чистым морозным воздухом и зеленой надписью «Выход» наверху.
Выйдя на улицу и поймав на себе солнечные январские лучи, спорщики в первую очередь закрыли глаза от яркого света, а остановившись и открыв их, одновременно улыбнулись. На лавочке у подъезда сидела молодая пара. Их губы были заняты страстным поцелуем.
Первым вышел из оцепенения Вадим:
– Нет, все-таки… что-то есть в этом первом рабочем дне нового года, что-то свежее и страстное. Что-то такое важное и главное, что…
Молодые люди прекратили целоваться. Их лица выражали столько радости и счастья, сколько и недоумения – вопросительный Вадим и удивленный Вениамин Игнатьевич с пачками книг стояли перед ними и изо всех сил старались не рассмеяться.
Крамской первым нашелся, чем ответить на их вопросительный взгляд:
– Ничего, ничего… Продолжайте! Мы вам… вопросов задавать не будем. Двинули, Вадик!
– А двинули!
Рассказ впервые опубликован в №1 (2021) журнала «Ангарские ворота» г. Иркутск.
Свидетельство о публикации №219091500057 © Максим Федосов. 2019 год.
