4.
Саша Петухов, в отличие от Павла, не был таким обаятельным и за словом в карман лазил долго. На уроках он отвечал по требованию учителя, был послушным и молчаливым парнем, редко перебивал взрослых, хотя вместе со всеми любил посмеяться над пашиными шуточками, но все-таки получил на выпускном аттестат с отличными оценками. А ещё Саша рисовал…
Правда, учеба в художественной школе не дала ему ровным счетом ничего: проучившись три года и нарисовав десяток пейзажев и натюрмортов в один прекрасный день начавшейся взрослой жизни (в классе десятом) он имел неосторожность пригласить к себе домой незнакомую ему, очень красивую девушку.
— А это что за мазня? — сходу спросила девушка, глядя на его картины, заботливо вставленные в дорогие рамы.
— Это не мазня. Это… художник такой, — не хватило сил у Саши признаться. Вечером все картиры были выброшены на свалку, к великому огорчению матери, которая очень хотела, чтобы именно Саша продолжил талантливую генеалогию своего дела-скульптора. Но он был непреклонен, — вместо мольберта купил бас-гитару, часами сидел, бубнил что-то себе под нос, наигрывая аккорды и пассажи, пропадал в домах культуры на репетициях какого-то ансабля и больше красок и кистей в руки не брал. Хотя, в отличие от Павла мог отличить работы художника Репина (как же, как же, такая фамилия!) от кисти Юона. Да и вообще он неплохо разбирался в живописи, — было у него чутьё и вкус, которому видимо, нужно было созреть до определённых лет.
Закончив школу, Саша так и не смог определиться с тем предметом, который был больше всего интересен ему. Он не стал поступать в институт, сдал документы в какой-то техникум, который был рядом с домом и целыми днями напролёт осваивал навыки компьютерного дизайна, благо какой-то культурный багаж всё-таки в нём имелся. Благодаря хорошим связям Сашиной матери в городской администрации и трехлитровой банке чистого медицинского спирта, Сашу быстро взяли на работу в… пожарное депо.
Пожарники давно искали художника-дизайнера, который бы рисовал схемы эвакуации из зданий и противопожарные плакаты. Сашу это не увлекало, но приносило приличные деньги. Знал бы Саша, сколько денег берут пожарные инспектора у клиентов, за отсутствие этих злополучных схем эвакуации, — он бы рисовал их на дому, минуя пожарную часть. Однако, «противопожарный художественный бизнес» работал уверенно, схемы «пеклись» словно горячие пирожки, а эвакуировать граждан из горящих домов без этих схем было строго-настрого запрещено.
Саша втайне мечтал о чём-то более художественном, но улыбающиеся граждане с противопожарных плакатов каждый день смотрели на него, глупо полуоткрыв свои агитпроповские глаза.
И вот пришел день, когда Саша узнал, что у них в городе существует и прилично функционирует настоящая художественная галерея, которая собирает старые советские плакаты, этикетки, различные артефакты старого советского стиля. Однажды, Саша, собрав всё, что было свалено в старом ржавом шкафу пожарного ведомства, прибыл в галерею, чтобы наладить… сотрудничество. Нет, не денег хотел он! В нём по-прежнему говорил художник, который умел восторгаться прекрасным и составлять, комбинировать это прекрасное в «пиратском» нелицензионном фотошопе, создавая некий вполне приличный образец пропаганды.
Содержимое пожарного шкафа сильно заинтересовало устроителей галереи, да так, что они пригласили Сашу к совместной работе. В его задачу теперь входила подготовка материалов галереи и выставок. С сильнопьющими, но честными пожарниками Саша распрощался раз и навсегда.
Теперь Саша работал в настоящей галерее, — прозрачном здании из стекла и бетона в центре города и был рад, что нашел применение своим художественным талантам. Однако таланты его тут не сильно требовались, — ему нужно было обзванивать музеи и выставки, и договариваться (в смысле — просить) о месте для размещения экспонатов. В свободное от работы время Саша изучал развешеные по стенам галереи инсталляции, оставшиеся от прошлых выставок. Среди них были интересные и совсем неожиданные, например, картина «Синие арбузы», огромное полотно под названием «Дважды-два-пять», инсталляция «Сбор металлолома в школе номер два», «Школьник, зевающий на уроке «Основы православной культуры» и другие подобные шедевры нового российского авангарда.
В начале марта началась подготовка к очередной выставке, но в околохудожественные детали Сашу с первого раза не допустили, а то что получилось в конце, стало для него самого большим открытием.
Выставка была посвящена какому-то важному надвигающемуся политическому событию и называлась «Полная Жэ». На плакате, посвященном открытию этой выставки, было нарисовано именно то, что было указано в названии — причем, крупно, густо и жирно. Так сказать, красок не пожалели... Саша долго пытался понять, что преобладало в подобном художественном творчестве, — желание быть ближе к реализму или дешевому «популизму» (красивая игра слов!), смелость или простая, далеко не художественная, человеческая глупость.
По мнению руководителей галереи именно таким названием они пытались привлечь внимание к каким-то важным проблемам общественности. На площадке были выставлены экспонаты: огромная карта Российской Федерации в виде той же самой части тела, указанной в названии, огромные фаллоимитаторы с гербами наверху, якобы, олицетворяющие стремление великой державы дать всему народу максимальное удовлетворение, раздав права и обязанности, бочки со слезами, как символ человеческого страдания и терпения, иконы и кресты, книги и предметы, — словом, всевозможные и немыслимые символы и артефакты, которые безудержное художественного сознание устроителей выставки только смогло выдумать и вместить.
Поговаривали, что сам Михаил Иосифович, директор выставки утвердил название и концепцию. Вечером, на банкете, по случаю открытия выставки, директор, по-дружески похлопывая Сашу по плечу, медленно подбирая слова, отвечал на его неприятные вопросы: «Понимаете… молодой человек… чем больше споров… тем значительнее… само явление, о котором… так много говорят».
«Вот, значит, как видят главную задачу современные художники», — думал повзрослевший за один день Александр Петухов. С Сашей никто не спорил, да и он никому ничего не доказывал. И уже не так странно было ему, когда на второй день выставки вход перегородили какие-то люди, бородатые и с большими настоящими, православными иконами: они хотели закрыть выставку раз и навсегда и протестовали против экспонатов, оскорбляющих чувства верующих.
О том, что такое чувства верующих, Саша знал приблизительно, а в целом — вообще ничего не знал. Да он и не пытался спрашивать: день открытия Саша помнил плохо, потому что церемония открытия плавно переткла в накрытые столы, в затем в праздненство в более тесной компании близких к «искусству». Сам Михаил Иосифович, после тринадцатого-четырнацатого тоста за будущее галереи, мягко и нежно обнимал Сашу, то и дело пожимая ему руки своими влажными ладонями, грезил о новых проектах и обещал ему хорошие гонорары. Где-то в конце празднования директор мимоходом вспомнил, что финансирование открытой выставки он сумел организовать из средств федеральной программы «Культура России».
— Наша русская культура действительно разная, и мы должны не скрывая этого, донести людям, которые этого ещё не знают… — добавлял он к своим аргументам, в которые и так все верили, потому что знали широкий круг знакомств такого известного человека. В кулуарах говорили, что он знаком с самим… но фамилию назвать боялись, и лишь только многозначительно кивали головами.
Выставку «Полная Жэ» всё-таки запретили через неделю, руководство галереи куда-то неожиданно пропало, а количество публикаций о разгоне выставки и демонстрации православной общественности обошли дважды все газеты города, — можно было бы праздновать победу над чем-то, но понять, над чем именно праздновать победу было трудно. Одни газеты обливали грязью устроителей галереи, другие — обливали тех, кто был против.
Спустя несколько дней после той злополучной выставки к Саше приехал православный священник из Покровского храма, отец Роман. Саша был крайне удивлён, когда на выходе с работы, его ожидал настоящий «батюшка» в облачении и в кожаной куртке поверх рясы. Саша видел священников лишь несколько раз в жизни, и помнил, что крестили его в далёком детстве, когда ему было то ли пять, то ли шесть лет. Это было где-то под Тамбовом, в далёкой деревне, где он жил летом с бабушкой, гуляя целыми днями босиком по теплой траве, наслаждаясь ласковым солнцем. Его крестили в местной деревянной церкви, больше напоминавшую тогда какую-то сказочную избушку, — так тепло и уютно было там. Но воспоминания о той церкви-избушке уже давно выветрились: не осталось ни фотографий, не стало и любимой бабушки, ни осталось почти и самих воспоминаний. Всё, что он помнил — это ослепительно яркое солнце, которое било в глаза, отражаясь от купола церкви.
Отец Роман сразу перешёл к делу:
— Александр, я знаю, что вы неплохой художник, устраиваете галереи, неплохо рисуете. Можете ли вы помочь нам в создании художественной школы при храме – многие дети хотят рисовать, а учителя хорошего нет.
— Да, вы знаете…
— Отец Роман меня зовут, — протянул руку священник.
— Вы знаете, отец Роман, какой из меня художник?
— Но в галерее висят ваши работы… некоторые из них неплохие. Правда, их не включили в программу «Полной Жэ», — священник улыбнулся.
— Вы это серьёзно?
— А почему бы нет? Может это и хорошо, что ваши работы не взяли. — Он опять улыбнулся. — Может быть, найдётся у вас время детишек наших в воскресной школе поучить как кисть в руках держать? А? — священник был прямолинеен и откровенен.
Саша в тот день согласие свое не дал, попросил перезвонить через несколько дней, но сам сильно задумался, как и чему он сможет научить детей в новой школе. Да и близость православных священников его немного пугала. Как они отнесутся к нему, какие вопросы будут задавать – он же человек неверущий… хотя, как сказать… тут его мысли путались, ответить прямо сам себе он не мог и откладывал эти вопросы до лучших времён.
Вот и сейчас Паша и Саша были вместе. Говорят, что как близких друзей не растаскивай друг от друга, — если им суждено когда-то быть рядом, — они всё равно встретятся. Узкие тропинки «межкультурных связей» и смелого художественного авангарда встретились на какой-то конференции, с труднозапоминаемым медицинским названием, за чашкой кофе в перерыве. Паша был на этом мероприятии, как представитель серьезной общественной организации и вынюхивал своих новых клиентов, а Саша готовил от галереи всю художественную часть: вывески, плакаты, буклеты и приглашения.
Обнявшись, как старые друзья, они дружно смахнули программки конференции в урну и устремились в ближайший ресторан, отметить встречу и обсудить общие дела. Именно тогда и выяснилось, насколько близко они подошли к друг другу в профессиональном плане: Паше был нужен хороший оформитель, который мог бы создавать печатные материалы, плакаты, вывески, транспаранты, а Саша искал возможность приложить свои усилия где-то ближе к искусству, не нарываясь на очередную «Полную Жэ». О той самой провокационной выставке ещё полгода говорил весь город, а её устроителя видели где-то то ли в Ницце, то ли в Париже.
«Иосифович, — думал Саша забирая трудовую книжку из художественной галереи, — нигде не пропадёт, а мне нужно где-то работать».
С того момента, когда друзья воссоединились, вспомнили свои школьные годы, — учителей, которых доводили до инфаркта, угол школы, за который бегали курить, свои первые школьные выходки и озорства, — они уже не расставались. Новые проекты сблизили старых друзей. Настолько сблизили, что теперь, сидя в машине Саша только и думал про своего друга, который то и дело бегал между машин и разгоряченной толпой своей «общественности».
