СПИРАЛИ МОЛЧАНИЯ
Первый цветок оказался в её руках, когда ей было восемь. Мальчик мельком заглянул ей в глаза, протянул небольшую белую розу и как-то грустно посмотрел ввысь. С неба на них смотрели белые облака, и казалось, облака улыбались – столько вокруг было разлито радости и счастья…
– Почему ты молчишь? – спросила девочка.
– А разве нужно что-то говорить? – ответил мальчик.
– Да, когда взрослые дарят цветы, они говорят…
– Я не знаю… не знаю, что говорить… – мальчик заметно стеснялся, – мне кажется, и так всё понятно, без слов…
Он и потом, часто встречая её, как-то задумчиво улыбался, глядя ей в глаза, дарил цветы, красивые открытки с видами городов, тоненькие книги с картинками. Дарил, протягивая подарок, а сам улыбался и… молчал.
Через несколько лет, уже заканчивая школу, он провожал её домой, нёс сумку с учебниками и снова молчал.
А она…
Тогда она верила в то, что можно и не говорить. Что в молчании скрывается что-то важное. И можно просто держать его за руку. И идти рядом.
Она поступила на журналистику, он – на математический, но все равно, как только выпадало свободное от лекций время, они вместе, бросив своих студенческих друзей и подруг, на невидимых крыльях слетались в парк. Сидели до поздних фонарей, бросая подсолнечные семечки и черствый хлеб голубям. И почти не разговаривали.
Нет, они, конечно, не молчали всё это время. Веселая, жизнерадостная Эленка (так звали ту самую девочку) постоянно рассказывала Георгию новости о своей студенческой жизни, сдабривая их свежими подробностями «где, кто и, главное, с кем», делилась впечатлениями о преподах («ой, ну, этот, историк наш лысый, такой сухарь…»), рассказывала о жизни в общаге, куда он не любил приходить, и строила планы. Эти жизненные планы Эленке удавались лучше всего.
Георгий, крепко сцепив тонкие губы, молчал, изредка вставляя свои довольно категорические оценки, или просто качал головой. Эленка уже привыкла к его немногословию, она особенно не ждала высоких эпитетов и ярких чувств. Она знала, что все чувства он носит где-то внутри себя. И если нужно будет (а девушка всегда считает, что когда-нибудь «нужно будет»), Гера мог и был готов… ну, в общем, она считала его лучшей партией, чем те, которые с утра до ночи горлопанили песни в общаге, препирались с преподом из-за оценки и устраивали скандальные шоу на лекциях.
Георгий был математиком.
Эту точную науку он полюбил ещё в детстве, когда полуглуховатый и скрюченный болезнью двоюродный дядя рассказал ему о спиральных кругах, по которым «рассаживаются» обычные семечки в подсолнухе или «строятся» в бутоне лепестки некоторых цветов – маленький Георгий пытался понять этот феномен и рисовал, рисовал, строил спирали и снова рисовал, пока не засыпал с карандашом в руке. Эти неведомые и загадочные спирали невозможно было объяснить простым человеческим языком, тут нужны были только цифры. И Георгий с ними крепко подружился.
Он перестал общаться со сверстниками, записался в математическую школу и не показывался на улице, не обращая внимания на пальцы, которыми крутили у виска продвинутые соседские мальчишки. Он понимал, что перед ним открылся весь мир, но «открылся» довольно странной стороной – ему казалось, что он начал постигать тайные законы построения красоты и гармонии в мире. Но, что бросалось ему в глаза: никому, кроме него, эти законы были не нужны. Все соглашались, что раковина – красивая штуковина, которая валяется на дне океана, соглашались, что семечки в подсолнухе вкусные (если не пережарить), но про золотое сечение мало кто догадывался. А уж про числа Фибоначчи вообще никто не знал. С тех пор Георгий сидел за партой позади Эленки и сверлил, сверлил своими острыми глазами её длинные крючковатые косички. И… молчал.
С косичками она рассталась в один день со школой – лень было расчесывать спутавшиеся волосы каждое утро, да и немодно стало. В институте все носили модные прически, часто меняли их: Эленка не могла отставать. Но каждый раз, когда она спрашивала Георгия его мнение о новой прическе, он, вспоминая переплетенные спирали юных волос, вздрагивал и отмалчивался.
Порой Эленку это раздражало.
– Ну можно хоть что-то сказать? – всхлипывала она.
– А что сказать-то? – выводил её из себя Георгий.
– Что-что? Ну что говорят люди в таком случае?
– Я не знаю, что говорят люди. Люди вообще существа странные.
– Почему?
– Потому что не замечают вокруг себя самого главного.
– Какого главного?
– Ты посмотри! – Георгий доставал листы бумаги, на которых были изображены различного вида спирали. – Посмотри, разве ты не видишь, какая гармония царит в мире, здесь все посчитано, посмотри… Эх!
– Какое это имеет отношение к жизни, ты, математик? – Эленка ревела и бросалась к себе домой. Дома её ждала больная мать и выцветшие фотографии отца – утешать было некому.
Наутро Георгий молча приходил, молча гладил её новое каре, и они снова летели на крыльях в парк кататься на роликах и есть фруктовое мороженое.
Так, по невидимой молчаливой спирали двигались и развивались их отношения, пока не подошли к «несгораемой сумме». В один день Георгий молча сунул Эленке открытку, на которой были нарисованы тринадцать сердечек (любимое число!) и торопливо вытащил из кармана заветную коробочку.
– Ой, – только и выдавила из себя Эленка. – Это что, кольца?
– Да! – выпалил Георгий, раскрывая коробочку.
Блеснуло солнце, затрепетало вокруг ярким светом, сердце, казалось, разорвётся от переполнявших чувств…
Двадцать первого марта играли свадьбу.
Она ещё много лет вспоминала, как же так произошло, что и в самый ответственный момент он, её молчаливый и задумчивый Георгий, кроме заветного «да» практически не сказал ни слова о своих чувствах. Не сказал ни слова…
Вставая рано утром, он молча перемывал горы посуды, оставшиеся от вечерних посиделок с друзьями, потом будил её, поглаживая её нежную пяточку стебельком сухой травы, целовал в лоб и, наскоро бросив бумаги в портфель, отправлялся в институт. Эленка, потягиваясь в кровати до обеда, мечтала о детях, о новой работе в новом журнале и с этими мечтами ждала Георгия вечером домой.
Через пять лет Георгий стал пропадать на работе – на горизонте замаячила кандидатская. Эленка мучилась одиночеством, изредка разбавляя его подругами-журналистками, подругами-редакторами и просто подругами. Разговоры лились по кругу, и казалось, что все они исходили из единого, центрального чувства, которое и объединяло всех её подруг – из зависти. Нет, они завидовали не Эленке, которая слонялась без нормальной работы из редакции в редакцию, они завидовали всем тем, кто был выше, ездил отдыхать дальше и тратил на это больше. Не могли они без этого жить. Это отравляло и одновременно заставляло ползти на невидимую вершину жизни ввысь, невзирая на то, что отравленный «высокий» городской воздух не давал дышать полной грудью.
Трудно было дышать… Казалось, стянутые стальным ободом легкие вот-вот взорвутся, и этот заколдованный круг зависти превратится в нескончаемую спираль…
Георгий успешно защитился, но развивать тему его мудреной кандидатской, связанной с числами Фибоначчи, кто-то «сверху» не позволил, направив его потенциал куда-то ближе к оборонке. Георгия нельзя было узнать – улыбка раз и навсегда пропала с лица, не увлекали теперь его ни вечерние посиделки с друзьями, ни книги, ни расклеивание любимых открыток с видами городов, ни витиеватые рисунки спиралей внутри подсолнечника… ничего.
Как-то, гуляя, они вдвоем проходили мимо парка, в котором им была знакома каждая скамейка, и каждый думал о другом: «А вспомнит ли?» Думали, вспоминали, ожидали… так в ожидании и прошли мимо, оставив позади лучшие годы своей жизни.
Спирали жизни закрутились сильнее в наступившей осени. Все произошло настолько быстро, что никто из них двоих так и не понял: почему так? И почему так стремительно?
Эленка вышла на работу в очередной журнал, нарадоваться не могла: свободный график, хорошая зарплата и минимум обязанностей. Мечта! На очередной планерке кто-то предложил записать интервью с известным математиком, и Эленка не могла не похвастаться, что её-то Георгий, не настолько известный, но такой тала-а-а-антливый математик… Так и оказалась в квартире Георгия красавица Жанна.
Пришла брать интервью.
Войдя в квартиру, как обычно, Эленка впала в ступор: Георгий, до этого момента молчавший десять с лишним лет, тараторил, не переставая, перескакивая с доказательства одной теоремы на другое. Глаза его выражали не просто восторг – он «глотал» феромоны красавицы Жанны, заглатывая их пачками, казалось, он был готов на всё, лишь бы эти зеленые глаза не уходили… Приоткрытую Эленкой дверь на кухне он даже не заметил.
Это был удар.
Не разговаривать два дня с Георгием – для него не наказание. Наказание было больше для неё: зачем она ляпнула про своего математика Жанне? Выговорившись в гостях у своей больной матери, Эленка получила от неё «приговор»: нужно показать ему, что он неправ.
Над сюжетом «приговора» Эленка думала недолго, но спохватилась только тогда, когда очутилась в кровати своего давнего знакомого – известного журналиста-международника, который лет пять приставал с ухаживаниями, но не получал взаимности. Теперь она почувствовала, что перестаралась…
Всё ещё можно было бы исправить, но у некоторых пишущих талантов стремление сделать из успехов своей жизни новость для всех – в крови.
А уж, тем более, у журналистов…
Георгий узнал «всё» спустя неделю от той самой Жанны, которая не упустила возможность «отомстить» ненавистной теперь уже сопернице. Он хлопнул дверью, вышел в осеннюю ночь и бродил по Бульварному кольцу до утра. На холодном вокзале взял билет и сел в ближайший поезд, даже не представляя, куда отправляется.
Померкло солнце, перестало трепетать вокруг ярким светом, сердце, казалось, превращается в маленький бесчувственный комочек.
Он и действительно уехал в неизвестном направлении, сидел и мучительно соображал, почему числа, поставленные в определенном порядке, образуют красивую и стройную гармонию рисунка, а он – какой шаг ни сделает, везде спотыкается, везде находит препятствие, и жизнь идет кувырком, ломается, извивается дугой и бьёт по голове.
Он вышел из поезда, глядя на звезды, и долго бродил в наступающих сумерках какого-то поселка, спрашивал дорогу к гостинице, которой там отродясь не было. В голове судорожно строились, словно иксы и игреки, вопросы, и не было ни одного решения. Это была не жизнь, это была теорема, которой еще никто не нашёл доказательства. Он должен был сделать это сам… Но стремительные выкладки со всеми неизвестными затмевали чувства, не давали думать.
Им было по тридцать четыре, и всё рассыпалось.
В конце того дождливого осеннего месяца они развелись. И никому в голову не пришло остановиться в этой разрушительной гонке – мелкие, тонкие и чувствительные человеческие отношения превратились в многотонный металлический ротор, который под страшным напором воды взрывает крышку турбины и «юлой» летит, словно по спирали, сметая все живое на своем пути.
А ведь нужно было всего одно слово.
Но оно не прозвучало.
Эленка ушла из журнала в другой, про какую-то промышленность, Георгий перешел преподавать математику в университет, но часто, гуляя вдоль парка в разные дни, они мечтали встретиться, но нечаянно, как будто случайно… Хотя каждый из них не знал, что будет говорить в таком случае. Потом Георгий переехал в другой город и сюда больше не возвращался.
* * *
Заваливается горизонт, отплывает медленный и горячий день, где-то плещется тёплое море, вьюжит снизу мелкий песок, и прожито, кажется, полжизни, лучшая половина, скорее всего. Георгий Анатольевич стал толст и лыс, по-прежнему читал лекции в университете, и про его лысину неприятно шутили юные студентки, но пятьдесят пять все-таки было позади. Каждое лето он приезжал на этот солнечный берег, чтобы окунуть свое рыхлое белое тело в прохладную воду беспечности, каждый день съедал любимое фруктовое мороженое, грелся на городском пляже, куда каждое утро его доставляла старая маршрутка.
Однажды, подходя к лавке с мороженым, он вздрогнул – за его спиной тонкой струйкой лился когда-то любимый, совсем не изменившийся голос, от которого веяло молодостью. Он с трудом повернулся и встретился взглядом с Элен – порывом ветра с неё сорвало смешную огромную шляпу, и он, несмотря на свой вес, бросился, как мальчишка, ловить эту шляпу. Элен смеялась, как и прежде, смеялась от души, и казалось, не было и целой жизни – как будто только что столкнулись лбами в любимом парке, где-то рядом воркуют голуби, мороженое, ветер, жара…
Она сильно поправилась, замуж так и не вышла, да и он не женился – с головой ушел в свои лекции. Она работала экскурсоводом, возила престарелых бабушек на море, рассказывая им о писателях и их любовных похождениях, вытирая платочком пот со лба. Её взгляд из ведомственного Икаруса на длинную нитку дороги теперь был строг, словно в нём какой-то неведомой болью отзывались прожитые годы. Она была счастлива.
Она думала, что так будет говорить ему.
Теперь они сидели на крыльце старого, обшарпанного черноморского пансионата, бросали хлебные крошки голубям и... молчали.
Георгий пытался улыбаться – лицо передёргивало. Пытался найти слова, но где там… «Сейчас, сейчас, – думал он. – Сейчас или никогда».
– Чего это мы… хм, молчим… хм... – выдавливал он из себя.
– А дело в том… что нам нечего больше сказать друг другу, – вяло бросила фразу Элен.
– Ну… как…
– Так, – она прикрыла глаза.
– А как ты… как ты жила все эти годы?
– Просто.
– А…
– Нет, нет, Георгий. Давай просто... просто помолчим.
– Хм.
Рассказ написан в 2017 году на творческом конкурсе во время обучения на дистанционных литературных курсах А.В.Воронцова (доцент Литературного института им. М.Горького)
Свидетельство о публикации №217060800529 © Максим Федосов. 2017 год.
